«Социализм — равенство, но равенство не в свободе, а в рабстве»

Споры, иной раз очень даже резкие, как между различными течениями и представителями российской «несистемной оппозиции», так и среди просто «оппозиционной интеллигенции». Американский выбор между чумой и холерой — любящим «сильных лидеров» демагогом и декларирующим свои симпатии к социализму левым  — вызывает понятную заинтересованность у российских оппозиционеров, поскольку от Байдена ожидают внимания к нарушению в РФ прав человека и чувствительных для Кремля санкций.

При этом, большинство оппозиционеров вообще ничего не видит плохого в просоциалистических симпатиях Байдена и его окружения. 

Второе обстоятельство связано с регулярно попадающимися последнее время просоциалистическими и промарксистскими высказываниями части российских оппозиционеров. Понятно, что в стране, где паразит на паразите сидит и паразитом погоняет, запрос на «социальную справедливость» растет. Но когда в стране, потерявшей десятки миллионов, уничтоженных под лозунгами «единственно верного учения», начинают говорить о «новом социализме», называть себя «левыми» и оперировать понятиями марксистской идеологии уже не отдельные эмоциональные мальчишки, а вполне взрослые и достаточно образованные «лидеры мнений», это не может не настораживать.

И вот, наткнувшись недавно на очередное заявление, что «теория прибавочной стоимости Маркса никем не опровергнута», я подумал, что пока нависшее душное затишье не прервалось тем, чем оно всегда заканчивается, есть смысл затронуть тему, которая очень скоро может стать актуальной, поскольку развал системы неизбежно вытолкнет на поверхность накопившуюся в «низах» ненависть к «богатым», которые в наших условиях эту ненависть вполне заслужили, но которые ненамного хуже — лишь понаглей и поудачливей — значительной части «низов», которая и сама  была бы рада оказаться на их месте.

Действительно, проблема именно в том, что основной пункт («краеугольный камень») марксовых построений никто не опровергал логически. Для экономистов, не мысливших более широкими категориями и не совсем понимавших, что Маркс пытался создать не именно экономическую теорию, а сводную теорию общества, достаточно было оспаривать те или иные тезисы с точки зрения прикладной экономики. Для мысливших более широко социологов и философов, наиболее важным оказался не чисто экономический аспект, а социологические выводы, которые они сразу справедливо критиковали (и которые действительно не выдерживают критики, особенно, если не ограничиваться обтекаемыми марксовыми формулировками, а довести их до логического конца). Некоторые даже не снизошли до критики, сразу отметив основной порок, как Токвиль («социализм — равенство, но равенство не в свободе, а в рабстве»). Некоторые, как Мизес или Хайек, критиковали системно, но с упором, опять же на рассмотрение социальной системы, неизбежно предполагающей отказ от элементарных прав и свобод  (знаменитая книга фон Хайека «Дорога к рабству»). А поскольку правда о практике «реального социализма» стала постепенно широко известна, то и необходимость логического опровержения «трудовой теории» отпала, уступив место критике «тоталитарного общества».

У Маркса, кстати, не собственно «теория прибавочной стоимости» (теорий, объясняющих стоимость и «прибавочную» или «добавленную» стоимость, было несколько). У Маркса так называемая «трудовая теория стоимости» (которую он построил на основе предшествующих теорий Смита и Рикардо) и, соответственно, как производное — «трудовая теория прибавочной стоимости» (хотя последнее наименование обычно не используют). Она построена на софистических ухищрениях, для чего Марксом вводятся понятия «конкретный труд» (труд как создание каждого данного продукта, т.е. как конкретная форма приложения усилий) и «абстрактный труд» (труд как затрата сил при создании любого продукта вообще) и разделение между ними применительно к роли в «создании стоимости».

Главным стержнем софизма (и всей теории) Маркса был логически неправомерный отрыв «меновой стоимости» (основы цены товара)  от «потребительной стоимости» («полезности» товара для потребителя). Маркс постулирует, что все потребительные стоимости по сути одинаковы, т.е. для потребителя на рынке, как цитирует он одного из своих предшественников, «каждая полезная вещь так же хороша, как любая другая». Различаться между собой они могут только «качественно», удовлетворяя ту или иную потребность потребителя. Т.е. хлеб сытный, его едят, сюртук теплый, его носят, и их нельзя сравнивать «количественно», поскольку у них нет общей количественной основы для сравнения (допустить, что хлеб дает, а сюртук сохраняет потребителю сколько-то калорий,  не представлялось возможным, поскольку требовало бы отказа от основного постулата и всей теории). Таким образом, — постулирует Маркс — поскольку меновая стоимость есть количественная пропорция, то она абсолютно не связана с «качественно различающейся» потребительной стоимостью. Из этой натяжки  Маркс делает следующий логически совершенно неоправданный вывод, что стоимость «создается только абстрактным трудом», затратой энергии работника, поскольку «конкретный труд» создает лишь конкретную форму потребительной стоимости, какой-то данный продукт с данной своей «полезностью» («качеством»), а так как разные «полезности» не могут сравниваться «количественно» и влиять на стоимость, то, соответственно, не важны для анализа экономики и социальной системы.

Следующий софизм заключается в отрыве понятия «труд» от понятия «рабочая сила». Маркс утверждает, что «капиталист» не оплачивает труд рабочего (тот самый «абстрактный», который «создает стоимость»), а оплачивает стоимость товара «рабочая сила», и стоимость эта определяется нуждами воспроизводства рабочего и его семьи и зависит от «социальных факторов». При этом, разумеется, Марксу не приходит в голову объяснить, каким образом воспроизводится рабочая сила, если «капиталист» не оплачивает затраченный «абстрактный труд» (не возмещает «затраты физических и умственных сил рабочего», которыми «создается и измеряется стоимость»). Маркс утверждает, что «капиталист» с помощью разных ухищрений «присваивает неоплаченный труд рабочего», например, «заставляя трудится сверх необходимого (для воспроизводства рабочего и его семьи) рабочего времени» или заставляя с помощью механизации выпускать в единицу времени больше товаров и т.д.  

В итоге, это приводит ко многим нелепостям (вроде необходимости утверждать, что чем лучше механизирован и автоматизирован труд рабочего, тем сильнее этот рабочий «эксплуатируется» — ведь стоя за пультом станка и нажимая кнопки за пару сотен долларов в день, рабочий производит больше товаров, «стоимости», «прибавочной стоимости» и прибыли «капиталисту», чем он производил бы, махая киркой за миску похлебки). К чести некоторых продолжателей Маркса надо сказать, что они открыто признали, что ни Марксу ни им, несмотря на горы переработанного статистического материала, не удалось найти практическое подтверждение ключевых положений марксистской теории. Но стремление «к социальной справедливости» заставляет их верить в марксизм (или, во всяком случае, в «социалистическую идею») и клеймить «эксплуатацию рабочих».

Большинство же последователей о подобных абсурдных следствиях «трудовой теории» Маркса постарались побыстрее забыть, переведя разговор на всякие «язвы капитализма», «социальную несправедливость» и т.д. К научному пониманию это отношения не имеет, но очень пригодилось для переделки ошибочной теории в «идеологию» и достижения определенных целей.

Действительно, поскольку все тратят за рабочий день примерно одинаковое количество «абстрактного труда», то и зарабатывать должны примерно одинаково. Более того, поскольку землекоп тратит за рабочий день даже больше сил, чем Маск или Гейтс, то — делайте выводы.

В этом смысле надо признать, что наиболее последовательным адептом марксизма был не Ленин, даже не Сталин, а Пол Пот, доведший теорию и саму идею социализма до логического конца на практике. Впрочем, чтобы осознать это, не обязательно разбирать тонкости марксизма. Достаточно вспомнить, что Маркс высоко ценил так называемых «социалистов — утопистов» и считал своей заслугой то, что он «подвел под их взгляды научный фундамент». При чтении же этих утопий, вполне может создаться ощущение, что в мире Оруэлла, оказывается, еще как-то можно прожить.

Что же касается «социалистической идеи» и «социальной справедливости», то вопрос только в том, как понимать справедливость. Если считать справедливым провозглашенный социалистами лозунг «от каждого — по способностям, каждому — по результатам его труда», то «социальное равенство» невозможно, и Маск или Гейтс будут справедливо зарабатывать в тысячу раз больше простого рабочего. Если считать справедливым провозглашаемое теми же социалистами «социальное и имущественное равенство», то оно исключает не только возможность получать по результатам труда, но и возможность отдавать по способностям, благополучно исключая появление всяких масков и гейтсов. А по сути, оно исключает даже равенство в рабстве и нищете для всех, оставляя это равенство большинству и делая «более равными» паразитов, как это произошло в России, Китае или Северной Корее.

И в заключение следует сказать, что для России эта тема станет актуальной уже в ближайшее время. Сентябрьские псевдовыборы прошли, против ожидания, вяло и незаметно. Они не стали триггером, но зато констатировали, что в массовом подсознании уже крепко укоренилось убеждение, что никакие выборы ни на что не влияют, и что неизбежный демонтаж системы произойдет не в результате выборов, а обычным российским способом. Но тут и подстерегает ловушка. У тех, кто хотел бы реальных изменений, весь образ будущего — а, соответственно, и представление о необходимых шагах — сводится к заимствованным поверхностным идеологемам, непонятно как согласующимся между собой.

 Одни называют себя сторонниками либеральной идеи, демократии, свободного предпринимательства и «социальной справедливости». Другие — левыми, сторонниками той же демократии и «социальной справедливости», того же свободного предпринимательства но, заодно, и социализма. И ни те ни другие не задумываются, как можно совместить все эти привлекательно звучащие, но взаимоисключающие лозунги. 

Но прекрасные лозунги без понимания их сути — это как раз то, что СССР и Россия уже проходили тридцать лет назад. Но тогда хотя бы был некоторый потенциал развития и широко открытое окно возможностей. Сейчас окно сузилось до чуть приоткрытой заляпанной форточки, а весь потенциал свелся к разграбленной свалке, с которой уже нечего украсть. Возвращаясь к Марксу, вспомним, что движущей силой социальных процессов он считал экономическую необходимость. С этим трудно не согласиться, но если кто-то сомневается в верности этой точки зрения, то очень скоро сможет проверить ее на практике.    

Источник