Россияне все больше не воспринимают болтовню Путина

Лидер российской оппозиции Алексей Навальный — самый несгибаемый оппонент Владимира Путина, с которым тому когда-либо приходилось иметь дело.

Навальный пережил покушение на убийство «Новичком», вернулся в Россию и теперь дирижирует антипутинскими протестами из своей тюремной камеры.

У оппозиционного движения есть сторонники, которые готовы выходить на улицы в сотнях больших и маленьких российских городов. Но есть ли у них стратегия, которая позволит отстранить Путина от власти?

Ведущий программы Би-би-си HardTalk («Жесткий разговор») Стивен Сакур поговорил с близким соратником Алексея Навального Леонидом Волковым.

Единственный способ связаться с ним сейчас — только через его адвокатов, даже не родственников — которым позволено посещать его два-три раза в неделю. Они не могут общаться с ним наедине, это происходит под присмотром. Тем не менее нам удается хотя бы передать какую-то основную информацию о происходящем. Но говорить, что Алексей сейчас дирижирует протестами из своей камеры — это некоторое преувеличение. На самом деле у него нет такой возможности. Но та политическая структура, которую он выстроил и которой я сейчас управляю, способна — по крайней мере, какое-то время — выдерживать темп и двигаться вперед согласно тем указаниям, которые мы обсуждали с ним неделю назад, когда он выезжал из Берлина в Москву.

Ну, физически он, можно сказать, вполне восстановился. Это было важным условием для его решения вернуться в Россию. Потому что, естественно, он осознавал, что в России он столкнется с серьезными рисками. Он хотел быть готовым, быть полностью в форме. Так что его физическое состояние в порядке, но он находится в одиночном заключении в «Матросской тишине» — это довольно печально известное место. Например в этой тюрьме в 2009 году подвергся пыткам и умер юрист Сергей Магнитский.

Нет, сейчас определенно нет. Но это также определенно не самое лучшее место в мире для него, и не самое безопасное. Это тюрьма, которой управляет российская секретная служба, ФСБ. То есть он под надзором у тех же самых людей, которые пытались убить его всего пять месяцев назад.

Да, это я. Я организовал изначальную сеть региональных отделений [сторонников] Навального по всей стране. И да, я руковожу организацией нынешних демонстраций. 23 января на улицы вышли жители 177 городов — это, по сути, все российские города с населением от 50 тысяч и выше, а также более мелкие. Мы надеемся, что 31 января к протестам примкнет еще больше городов.

Почти 4 тыс человек были задержаны 23 января, но большую часть из них отпустили. Те, кто все еще находится [под стражей], — это где-то несколько десятков человек — это наши местные региональные координаторы. Из числа моих сотрудников, руководителей офисов Навального по всей стране, под арестом в местных тюрьмах находится порядка 75 процентов. Так что мы принимаем самый сильный удар за организацию этих митингов. Местные активисты и обычные участники этих протестных акций не подвергаются серьезному риску, в отличие от организаторов, сотрудников Навального.

Это правда, да. И с моральной точки зрения для меня это сложная, затруднительная ситуация. Мне пришлось уехать из России, потому что когда я был там, я практически постоянно находился под арестом. Меня задерживали девять раз, я провел в заключении более 4 месяцев и после этого был риск, что меня посадят на несколько лет. Нам пришлось принять это решение, и Алексей его утвердил. Кому-то нужно быть за пределами страны и российских тюрем, чтобы руководить нашим движением.

Я бы сказал, что, естественно, я бы предпочел быть сейчас в Москве. Сначала на улицах, с нашими сторонниками, потом — в СИЗО, где читаешь книги и очень много спишь и где не нужно особо беспокоиться о многих вещах и брать на себя много ответственности. Сейчас, на самом деле, [на мне] большая ответственность. Прежде всего потому, что нам надо что-то организовывать в ситуации, когда почти все наши сотрудники находятся под арестом. Это на самом деле довольно серьезный вызов, мы работаем сейчас не покладая рук. Как я уже сказал, у нас сейчас только 25% сотрудников находятся на свободе. Поэтому каждый должен выполнять в четыре раза больше работы.

К счастью, россияне больше не хотят прислушиваться к сигналам господина Путина. Теперь они полностью в курсе его дворца на юге России, стоимостью где-то в миллиард фунтов. Они всё знают об отравлении Навального, которое случилось пять месяцев назад. 40 миллионов человек следили за расследованием этого отравления.

К счастью, эта путинская пропаганда, основанная на лжи, больше не так эффективна, как была когда-то, всего несколько лет назад.

Довольно забавно, что сейчас Путин говорит, что те, кто выставляет детей вперед, — это террористы, при том, что не существует никаких видеозаписей, на которых бы дети участвовали в наших протестах. Только сегодня я записал еще одно видео, в котором просил и уговаривал родителей не брать с собой на протесты детей. Но есть знаменитая путинская цитата 2014 года, времен аннексии Крыма, когда он сказал под запись, что если украинские военные хотят стрелять в российских военных, то мы поставим женщин и детей перед нашими солдатами, так что им [украинским военным] придется стрелять в женщин и детей.

Это правда, и он заслуживает быть высмеянным и униженным, потому что путинская пропаганда приложила много усилий к тому, чтобы создать имидж стратега, геополитического стратега, великого лидера. При этом мы всегда знали, что у Владимира Путина была весьма неудачная карьера в разведке. Он справлялся гораздо хуже, чем многие его коллеги. Он не был выдающимся тайным агентом — или кем-то вроде того. И сейчас, когда мы можем заглянуть внутрь его дворца, это также возможность заглянуть в его голову, в его сознание.

Ну, в первую очередь, наверное, не стоит применять, скажем так, западный подход к российской политике, потому что, как вы, возможно, знаете, сейчас невозможно построить настоящую политическую организацию в России с низового уровня — вы просто попадете под репрессии властей. Прямо сейчас, пока мы говорим, полиция в очередной раз проводит обыски во всех наших офисах, все оборудование изымается, и едва ли не все, кто еще наслаждался относительной свободой, отправляются в тюрьму. Так что в преддверии предстоящих 31 января протестов они пытаются уничтожить остатки нашей политической организации.

Нет, это абсолютно неверно, потому что у нас уже есть политическая организация. Невозможно вывести людей на улицы в 177 городах без политической организации. У нас есть офисы Навального — горизонтальная массовая организация, которая запущена и работает в 40 городах. У нас несколько сотен тысяч волонтеров, которые занимаются активизмом и местными проектами в этих регионах. То есть мы именно такая организация, которую вы сейчас описали.

И доказательство того, что эта организация эффективна, — это то, что она смогла организовать протесты по всей стране, в то время как во многих городах были морозы в минус 30 градусов, в условиях зимы и в условиях гигантской пропагандистской кампании запугивания, которая целыми днями заявляла по всем телеканалам и через прочие пропагандистские каналы, что все, кто выйдет, подвергнутся аресту, притеснениям, избиениям и так далее. Несмотря на это, на улицы вышли 300 тысяч человек.

Да, это так. Наша точка сбора 31 января — это штаб-квартира ФСБ, потому что именно сотрудники ФСБ ответственны за убийства, пытки, за отравление Алексея Навального. Так что я думаю, что это лучшее место для протеста.

Они уже нас так рассматривают. В этом стратегия Путина. Так же поступал и Лукашенко, настроив органы правопорядка против мирных протестующих, против гражданского общества. Но это уже случилось в России, он не может усугубить это. Это та реальность, с которой мы имеем дело. Но вы правы — это очень сурово, это очень опасно. Для примера, на протесты 23 января вышли 300 тысяч человек, но за прямыми трансляциями этих протестов следили 30 миллионов — то есть в 100 раз больше. И это на самом деле означает, что среди этих 30 миллионов, которые, возможно, хотели бы принять участие в протестах, 99 из 100 — боятся. И это — из-за полицейского насилия, из-за этого антагонизма [между обществом и силовыми структурами].

Никаким образом никакой гражданский конфликт, гражданская война произойти не могут. Ну да, гражданская война есть — в смысле пропаганды. Есть очень сильный антагонизм между Путиным и его машиной пропаганды и нормальными людьми, пока Путин пытается отпугнуть людей [от протестов] и все запретить. Но, в смысле вооруженного конфликта — это невозможно, этого не произойдет, просто потому что наши демонстрации — всегда мирные, и у людей в России попросту нет на руках оружия. То, чего мы хотим добиться, — это получить обратно хотя бы часть из тех политических свобод, которые мы потеряли за последние несколько лет. Мы хотим получить обратно хотя бы право участвовать в выборах. Всего через восемь месяцев, в сентябре 2021 года, у нас назначены общенациональные парламентские выборы. Мы хотим получить право участвовать в них. Мы думаем, что это возможно. Это по-прежнему выполнимо.

Да, совершенно верно. Этим мы и занимаемся. Мы собираемся выявить кандидатов, у которых будет наибольший шанс обойти кандидатов Путина в их округах, даже если наших кандидатов снова не зарегистрируют в качестве кандидатов. Это позволит нам создать максимальную политическую встряску, по меньшей мере, для парламента, чтобы он не был однопартийным, а более многообразным. И это уже станет огромным шагом вперед для России и для гражданского общества.

Нам не нужно их разрешение. Да, мы достаточно хорошо разбираемся в технических вещах. Мы знаем, как обойти большинство угроз, которые они могут использовать против нас. И мы знаем, как обучать людей пользоваться такими вещами, как VPN и другими инструментами, чтобы получать доступ к заблокированным сайтам.

Это всегда состязание. Но, по крайней мере, это то, в чем мы можем с ними состязаться. Например, сайт с «умным голосованием», на котором мы советуем, за кого отдавать голос в разных округах, технически говоря, заблокирован российскими властями. Он в черном списке. По закону, его нельзя просматривать в России. Но несмотря на это, он работает, и на него можно зайти.

Мы призываем Запад вводить более жесткие санкции в отношении денег Путина. Путинские деньги — это то, что действительно способно коррумпировать и разлагать политические институты на Западе. Они уже ослабляют коррумпированные политические институты на Западе.

Посмотрите, сколько европейских политиков уже зависит от путинских денег. И да, настало время что-то с этим сделать. Как мы уже много раз говорили, настало время отслеживать и замораживать активы.

Наше движение доказало, что оно может функционировать, имея Алексея Навального в качестве символа. Когда он был год под домашним арестом в 2014 году и у него не было интернета, когда он месяц был в коме в Берлине, когда его в прошлом задерживали на несколько месяцев, нам всегда удавалось продолжать работу — мы знали, что нам делать.

И если Алексея посадят в тюрьму — он станет символом, флагом, естественной точкой консолидации всех несогласных с путинским режимом по тем или иным причинам. И мне кажется, Путин это прекрасно понимает.

Но по состоянию на данный момент — вы правы. Все наши усилия направлены на предстоящие слушания в суде. И поэтому мы сейчас организовываем протесты — потому что нам важно, чтобы суд освободил Алексея. Потому что, как мы все понимаем, решение суда будет политически мотивированным, и все зависит от того, какое давление мы сможем оказать на российских улицах на Путина и его суды.

Источник