Мировые СМИ уничтожены технологическими компаниями, у которых огромная власть

Российская журналистика переживает непростые времена: крупнейшие издания оказались под косвенным контролем Кремля, многие независимые журналисты ушли в небольшие исследовательские проекты, а редакции либеральных изданий переживают скандалы с харассментом. О состоянии российских СМИ и их отношениях с Кремлем погоаорили с Дерком Сауэром, проработавшем на рынке медиа в России более 30 лет.

Голландец Дерк Сауэр пришел в российскую журналистку более тридцати лет назад. За это время он успел создать крупнейший издательский дом Independent Media (Cosmopolitan, Harper’s Bazaar, Esquire) и газету «Ведомости», запустить первое англоязычное издание в России и несколько лет проработать президентом РБК.

Сейчас Сауэр руководит газетой Moscow Times и выполняет роль советника в проекте бывших журналистов «Ведомостей», которые после смены руководства газеты готовятся запустить собственное деловое издание VTimes.

 

 Это потому что я здесь уже целую вечность! Я впервые пришел на этот рынок в 1989 году — больше 30 лет назад. И так с него и не ушел.

Сейчас из-за короновируса я в Нидерландах и не могу поехать в Россию, потому что границы закрыты. Я тут с мая и бог знает, когда вернусь.

 

 Сейчас я занимаюсь The Moscow Times.

 Мне вообще не очень нравится слово CEO. Я скорее издатель. После того, как я ушел из ОНЭКСИМа, я услышал, что в The Moscow Times проблемы и что владелец [С 2015 по 2017 год Moscow Times контролировал Демьян Кудрявцев] даже думает закрыть газету. Я подумал тогда, что это все-таки как мой ребенок, это мой самый первый проект в России. Поэтому я сказал — «давай я заберу издание обратно». И вот уже почти три года занимаюсь им [Сауэр контролирует издание через некоммерческую организацию].

 

 Хочу сразу сказать, что сейчас моя роль [в VTimes ] очень ограничена. Конечно, я основал «Ведомости», много лет издавал их. Сама идея их создания принадлежала мне, я организовал сотрудничество the Wall Street Journal и Financial Times. Поэтому с «Ведомостями» у меня, конечно, была и есть особая эмоциональная связь.

Поэтому я следил за скандалом вокруг их продажи и все это время был на связи с сотрудниками газеты ­- многих из них я лично нанимал на работу. Многих считаю друзьями. Мы много общались и они советовались со мной: что им делать, стоит ли начинать свой проект?

Сейчас моя роль — это по сути роль ментора и советника, которые знакомит их с нужными людьми, дает рекомендации. Но очень важно понимать — это их проект, не мой. Где я могу помочь, там помогу. Но я не инвестор, не топ-менеджер и не планирую им становиться.

Мне кажется, для российской журналистики очень важно, чтобы эта команда продолжала работать как команда. Для общества будет очень хорошо, если они добьются успеха.

 Ну, я знаю многих людей. Конечно, я посоветовал им несколько фамилий. Но всем занимались сами создатели. Имен тех, кто давал деньги на запуск, я вам не назову. Они сами должны решить, рассказывать ли об этом публично.

 

 Да, в России. Сейчас создатели еще работают над юридической структурой. Но они говорили — и я их в этом поддерживаю, что хотят делать некоммерческую организацию, в которой вообще не будет акционеров. Это одна из тех вещей, которую я им посоветовал.

 

 Да, я думаю, что сейчас все больше и больше людей готовы платить за информацию и вообще понимают важность существования независимых изданий. Поэтому да, это то направление, в котором надо двигаться. Думаю, что это, на самом деле, единственное реальное направление, причем не только в России. Это мировая тенденция. Я занимаюсь еще несколькими проектами в Европе и Нидерландах, они все работают по подписке. И я вижу, что это реально может хорошо работать.

Газета «Ведомости», которую основал Сауэр, долгое время принадлежала холдингу Sanoma Independent Media совместно с газетами Wall Street Journal и Financial Times. В 2015 году после принятия закона, который запретил иностранцам владеть более чем 20% в российских СМИ, газета перешла под контроль Демьяна Кудрявцева. Вскоре после этого ее покинула многолетний главный редактор Татьяна Лысова, а на ее место пришел Илья Булавинов, до этого работавший на Первом канале и в газете «Коммерсант».

В марте 2020 года стало известно о продаже газеты бизнесменам Константину Зятькову (сын основателя газеты «Аргументы и Факты») и Алексею Голубовичу. На должность главного редактора пришел Андрей Шмаров, сооснователь «Эксперта». Через несколько недель после того журналисты «Ведомостей» пожаловались на установленные им ограничения — Шмаров, по их словам, запретил пользоваться данными независимого «Левада-центра», цензурировал заметки, посвященные «Роснефти», и отказался публиковать колонки либеральных экспертов.

Сотрудники газеты безуспешно требовали назначить другого руководителя. Голубович, в итоге, вышел из сделки, а газету продали Зятькову и Ивану Еремену, которые утвердили Шмарова в должности. «Ведомости» после этого покинули многие сотрудники. Несколько бывших заместителей главного редактора объявили об основании делового издания VTimes.

 

 Вот вы говорите, что их много, а на самом деле вы назвали всего четыре — и это, в общем-то, все. Знаете, в Европе и США таких изданий будет не четыре, а четыреста или даже четыре тысячи. Так что я думаю, что деловых изданий в России на самом деле недостаточно.

Это очень по-русски — говорить «ой, ну у нас уже The Bell есть». Чем больше — тем лучше. У тех же «Ведомостей» была особая ниша. Их стиль работы, например, отличался от того же Forbes, ориентированного на богатых людей.

 

 Когда мы создавали «Ведомости», это было издание, ориентированное полностью на бизнес. И это было абсолютно логично — начало девяностых, зарождение капитализма в России, постоянно появлялись новые игроки на энергетическом рынке, новые компании.

Но посмотрите на заявление создателей VTimes. Они собираются писать не только про капитал в смысле денег, они собираются писать про человеческий капитал — и я полностью согласен с таким подходом. Сейчас значение этого слова намного шире чем раньше.

У нас есть такие темы как технологии, здравоохранение, образование, происходящее в сфере климата и глобального потепления. Это суперважные вопросы, которые российские СМИ освещают недостаточно — и все они серьезно влияют на экономику. Так что бизнес-медиа сейчас и 20 лет назад — это просто два разных медиа.

 Это вам лучше спросить у создателей сайта. Но вообще розовый цвет — это не эксклюзивный цвет «Ведомостей». Мы же брали это у Financial Times, вообще многие деловые издания его используют. Это просто обозначает, кто ты и что делаешь. Так что этот выбор я понимаю — и это не наследие «Ведомостей», это наследие всей бизнес-журналистики.

 

 Конечно, это ужасно грустно. Это издание с такой историей, таким послужным списком. И в этих условиях приходят люди, которые не уважают «догму» «Ведомостей», которые вообще не уважают их наследие.

И я до сих пор не понимаю, зачем это было нужно. «Ведомости» никогда не были врагом государства. Это всегда было очень осторожное, взвешенное издание, ориентированное на факты. Зачем нужно было это уничтожать? Но тут уж ничего не поделаешь, это жизнь.

 

 Честно говоря, не знаю. Если судить по тому, что я слышал от других, он никогда не вмешивался в редакционную политику и уважал команду. Конечно, я читал про все эти финансовые махинации, которые происходили за кадром. Так что мне сложно судить. Но говорить о том, что именно Демьян толкал «Ведомости» в неправильном направлении с редакционной точки зрения, я бы точно не стал.

 

 Я думаю, что вскоре после второго путинского срока. Были протесты, повлияла общая обстановка. Власти в какой-то момент пришли к выводу, что если журналистам дать свободу, они будут создавать проблемы.

Это такой урок, который выучили благодаря Михаилу Горбачеву. Если открыть окно даже немножко, тогда если подует сильный ветер, он вырвет это окно совсем. Поэтому лучше держать его закрытым. Конечно, я думаю, российские власти следили и за Майданом и решили, что лучше держать все под максимальным контролем…

 

 Да, это тоже часть этого процесса. Если у тебя есть инвесторы из за рубежа, автоматически сразу появляются другие, зарубежные сферы влияния, это другая культура и так далее.

 

 Конечно, у каждого человека подходы разные. Но в данном случае я думаю, что дело не в персоналиях. Просто есть решение идти по пути изоляции. И этот тренд касается не только журналистики — он также касается экономики, международных отношений, культуры. А платят за это гражданское общество и пресса.

 

 Да, конечно. Вот я работал долгое время в РБК. И я до сих пор думаю, что издание и сейчас работает прилично. Но мы все понимаем, что теперь у него есть определенные ограничения в работе. Есть знаменитая «двойная сплошная» (такой формулировкой ограничения для СМИ описала бывшая соруководитель РБК Елизавета Голикова после того, как издание покинули Елизавета Осетинская и Роман Баданин — они объясняли это конфликтом с Кремлем).

И, конечно, издания, работа которых диктуется такими «сплошными», пользы для общества не несут. Это противоречит самому принципу свободной журналистики, которая не должна быть ограничена ничем кроме законов.

 

 Я думаю, нет. Существование такого медиа в России сейчас невозможно.

 Я восхищаюсь российскими журналистами, которые продолжают это делать и честно выполняют свою работу. Нельзя забывать и про то, что в тех же «Коммерсанте» или РБК много таких журналистов.

Но многих журналистов вынудили уйти, многие по своей воле перешли в небольшие независимые издания. Это во многом философия «бей, а потом беги». Чтобы выживать сейчас и сохранять принципы, нужно быть креативным, гибким, все время придумывать новые идеи. Конечно, есть еще блогеры и YouTube. И это, кстати, хорошая новость — мир, который пытаются контролировать, уже по сути неподконтролен.

 

 Потому что это в крови у любого хорошего журналиста. Конечно, у подобных событий есть последствия. Некоторых людей это демотивирует и заставляет дважды подумать о своем будущем.

Но всегда будут люди, у которых внутри есть дух свободной журналистики. И они всегда найдут способы писать, расследовать, рассказывать истории. В The Bell, «Медузе», в блоге, на YouTube или любым другим способом.

 Конечно, финансировать такие проекты сложно, часто они не очень профессионально управляются. У многих похожие цели — мы пару лет поработаем, потом сделаем что-нибудь еще. Конечно, было бы хорошо иметь что-то побольше. Не огромные издания, но более устойчивые, более профессиональные, с более сильной базой читателей.

 

 Это вполне объяснимо. Многие люди, которые дают деньги, не хотят, чтобы их имена называли публично. Они хотят поддерживать журналистов, но и проблем для себя не хотят.

 Но это то, что люди вынуждены делать. Как говорится, плыть приходится в той лодке, которая тебе доступна. Это просто факт. Хорошо говорить об открытости, когда ты сидишь в Нидерландах. Но когда ты в России, тебе надо как-то выходить из ситуации.

 О, это очень по-русски! И очень по-детски, на мой взгляд. Мне иногда кажется, что это просто часть культурного кода по какой-то причине. Знаете, помести пять российских журналистов в комнату — и они моментально начнут ругаться.

 Смотрите, Навальный — политик. А я — журналист. Между журналистами, политиками и активистами огромная разница. Журналисты рассказывают о том, что происходит в обществе и пытаются понять все стороны.

Лично я не заинтересован в том, чтобы заниматься активизмом. Если ты объективно не анализируешь, что происходит в стране, ты к правильным выводам никогда не придешь.

Я не против или за кого-то. Если Путин делает что-то хорошее, мы должны сообщить о том, что он сделал что -то хорошее. Если он делает что-то плохое — мы должны сообщать, что он сделал что-то плохое.

Так что журналист — это любопытный человек. А активист — нетерпеливый. Мне кажется, идти в сторону активизма — это самая большая ошибка, которую может сделать журналист, хотя это очень соблазнительно. Но мы, журналисты, должны призывать людей к ответу и с точки зрения работы наш подход к Навальному должен быть точно такой же, как к Путину.

 

  Я начинаю свой день с The Moscow Times. Потом, конечно, читаю New York Times, Financial Times и, конечно, главные голландские издания, я все-таки из Нидерландов. Из российских до сих пор читаю «Ведомости» и РБК каждый день.

 Дохода не приносит совсем. Но я это делаю и не из-за денег — деньги я заработал, пока занимался издательством. Для себя у меня их достаточно. Сейчас все, что я делаю, направлено на помощь молодым журналистам, свободной прессе и так далее.

Почему мы решили развивать русскоязычную версию? Главным образом из-за коронавируса. Мы очень хорошо освещали эту тему, было много сильных материалов. В то время как во многих российских изданиях про это мало что выходило, что меня кстати очень удивило — это все-таки самая важная история нашего времени.

И я подумал, что хорошо бы было все эти истории публиковать на русском. Но амбиции стать большим игроком на российском рынке у нас нет. Наш фокус — это по-прежнему тексты на английском языке.

 

 Да, трафик просто взрывной. Обычно до пандемии у нас было в среднем от 1,5 до 2 миллионов просмотров в месяц, а стало 8 миллионов. Это очень много. Сейчас стало поменьше, потому что пандемия уже долго продолжается, но это все равно 5-6 миллионов. Когда я пришел, было примерно 600 тысяч ежемесячно, так что рост огромный.

 

 Среди наших читателей 35% из России, остальные из других стран — в основном США и Европы. На самом деле, очень многие люди имеют связи с Россией. Это журналисты, исследователи, люди которые тут жили, у которых тут родственники. Это сотни тысяч.

 Именно. У нас поэтому внутренний слоган в редакции — «Россия — это больше чем Путин».

Очень интересно, что когда люди видят, что затронуты независимые издания, они думают, что в этом есть что-то особенное. Как будто люди, которые там работают, более странные или что-то вроде того.

А мне кажется, что это, наоборот, хороший признак, что случаи харассмента, которые мы описали, стали известны, потому что редакции смогли их признать и действительно что-то предприняли.

В июле 2020 года в российских соцсетях началась кампания по разоблачению харассмента. Выдвинутые обвинения коснулись нескольких российских журналистов, в том числе, из «МБХ-медиа», «Дождя», «Новой газеты» и самиздата «Батенька, да вы трансформер».

Материал The Moscow Times был посвящен случаям неподобающего поведения в редакциях «Дождя» и «Новой газеты». «Новая газета» в июле объявила о создании новой политике по работе с жалобами на сексуальные домогательства. «Дождь» извинился за действия журналиста Павла Лобкова, которого несколько мужчин обвинили в неподобающем поведении, и пообещал провести ревизию отношений внутри коллектива.

Когда Эван Гершкович, наш автор, начал работать над материалом, ему говорили «ах, как это ужасно, что вы об этом пишете, что вы предполагаете, что в независимых СМИ ситуация хуже, чем в остальной России». На самом деле все наоборот. То, что происходит в СМИ — это верхушка айсберга. И слава Богу, что впервые состоялась про это нормальная дискуссия и были предприняты меры. Так что эта история позитивная, а не негативная.

Конечно, жаль, что такие неприятные вещи произошли. Но реакция на них должна стать примером для всего общества. Думаю в большинстве российских офисов происходят вещи в 10 раз хуже тех, что произошли на «Дожде» или в «Новой газете».

 

 Конечно! В западных ньюсрумах тоже было много подобных случаев, просто на это стали обращать внимание намного раньше. Движение MeToo уже активно два года. Еще важно, что на Западе большим числом организаций руководят женщины ­- в таких компаниях обычно совсем другая динамика.

 Несправедливый факт жизни заключается в том, что, работая в российском СМИ, более или менее независимом, ты все время находишься под огромным давлениям. Ежедневно. Я много работал с Лизой Осетинской (сейчас руководит The Bell, в прошлом — соруководитель РБК), с Татьяной Лысовой (замглавредактора «Медузы», в прошлом — главред «Ведомостей») — это то, как вынуждены были работать они.

Редактор в России вынуждены разгребать огромное количество дерьма. В итоге редакция становится очень напряженным местом. Когда ты публикуешь расследования или какие-то критические по отношению к власти заметки, приходится оценивать риски с той точки зрения «а не будет ли этот материал последним для моего издания?»

Ни один западный редактор с таким не сталкивается. Они могут в 6 вечера идти домой и чувствовать себя счастливыми. А тут телефон зазвонил и все, это конец твоей жизни. Все это и ведет к такой токсичной обстановке.

 

 Я думаю, что люди должны больше об этом задумываться. Но нужно при этом понимать, что ситуация, в которой ты постоянно находишься под давлением, пока остается с нами и в ближайшее время никуда не уйдет.

 Есть одна главная проблема — для СМИ больше не существует бизнес-модели. Нас убили Google, Facebook, Amazon, Apple.

 Ну, в США в газетной индустрии New York Times стала чем-то вроде Apple. Они по сути уничтожили региональную прессу. Что касается FT, они занимают, на самом деле, очень небольшую особую нишу. Хотя я их самый большой фанат. То как они работают — пример для нас всех, потому что это не только про бизнес, но вообще про всю нашу жизнь.

Но глобально, конечно, СМИ уничтожены технологическими компаниями, у которых огромная власть и которые часто ведут себя очень манипулятивно.

 

 Только если власти в США и Европе попытаются ограничить власть таких людей. В старые дни у нас были олигархи, которые разбогатели благодаря нефти и газу. Сейчас у нас новые олигархи — только они выглядят не как олигархи, а как обычные нормальные ребята. Но они на самом деле ужасные люди — я говорю о Джефе Безосе (Amazon), Марке Цукерберге (Facebook) и так далее. Они эксплуатируют людей и убивают свободную журналистику.

 

 Я просто журналист. То есть я, конечно, и бизнесмен, и издатель. Но вот до того, как вы мне позвонили, я писал колонку для моей газеты в Нидерландах. Это то, что я больше всего люблю. Я люблю журналистку. Как я и сказал — если это в крови, то это в крови.

 

 Сложный вопрос. Если это просто вопрос карьеры — не делайте этого. Но знаете, вот некоторые люди хотят играть на пианино. Они понимают, что они должны заниматься музыкой. Они не могут ей не заниматься.

Точно так же есть люди, которые хотят рассказывать истории. Они просто не могут молчать о происходящем.

Источник